* Дай электричества – пусть бьется колесо в асфальт, три месяца влюбленный в снег и ветер, не отворачивайся – пусть мое лицо научится не врать при ярком свете. Держи меня – так крепко, как никто не смог – не захотел – и, видимо, - не будет. И, Господи, признайся мне, за что Ты свет зажег в такой простой посуде?
Вечеря Вечерний час хлебнул минора, дождливо-нежны звуки вальса, промокли в этих звуках пальцы, неуловимы разговоры. В такое время хватит грусти, осевшей пылью на асфальте, кистей и красок мне оставьте, не бойтесь и сердца разуйте, позвольте небу смыть румяна, с неверных лиц рукой вспотевшей, слеза явлением нездешним, как часть шестого океана, пусть упадет и будет Вашей, невыносимо легкой чашей мы будем пить, пусть бестолково, вино из веточки терновой.
маме На рассвете прийти к бурой камской волне, в колыбели песка разбудить семь утра, мне всегда неизбежно куда-то пора, а у маминых рук срока годности нет. Там, где в «завтра» глазок проглотил пластилин, остаются лишь двое – надежда и я, как в пустыне спасен был вороной Илья, так в динамике голос твой, голос твой…
* Здесь лес и ржавые рельсы, темнеет, пора домой, здесь Петер холодное сердце купил под седой сосной. Здесь платят березы соком и плачут о тех, кому. К стволу прислонившись боком, закат зацепил корму моей просмоленной лодки и тащит за горизонт. Здесь Мунк, разрывая глотку, о чем-то своем орет.
Четырехстишия * Был горьким кофе. Я все сказала. Остался сахар на дне бокала.
* За ребрами бьется коробка небесной тебе передачи, а мир завывает: заплатишь! Ему отвечаешь: поплáчу…
* Время проворнее мыши прошелестит над виском, мы станем, как люди на крыше: вместе и высоко.
* Какой-нибудь усатенький узбек продаст арбуз и крикнет: «Буд’ здаров!». И берега, не выходя из своих рек, на отмели посадят рыбаков. И будет тот же август, та же ночь, и звезды – так же целиться в зрачки. И время попытается помочь родиться Слову в глубине моей тоски.
Лунный папа Хочешь крылья? Большие крылья! Чтобы вместе лететь на луну. А луну для меня открыли, чтобы я тебя обманул. Серебром зазвенел гремучим лунный сын под твоим ребром. В звездном небе гончая сучка для него разольет молоко. Не расстраивайся, не надо. Я с такими, как ты, знаком. Не смотри вот таким вот взглядом, не рыдай вот таким вот ртом.
* Эта ночь не пройдет, пока Ты не расскажешь мне, где в этом проданном мире найти настоящее сердце. Пока я не найду настоящие слезы в соленой воде. И пока сожаленье стучит по вискам сумасшедшим гвардейцем. Замолкает, уставший от шумных и праведных дел, летний дождь, я к нему потихоньку тянусь неприметным растеньем. Эта ночь не пройдет, пока Ты не расскажешь мне, где… Я свое на него поменяла бы в то же мгновенье. Мне пока остается нащупывать пульс откровений, и у двери вселенной подслушивать ангелов бредни, жить надеждой, что первым однажды проснется последний, и затылок почесывать, глядя на дождичек в среду.
* Упивайся растопленным летом до рези в желудке! – зарываясь в ночной сухостой, умоляют сверчки. Ты уйдешь и научишься петь невесомо и жутко, но воспой это лето сейчас, попытайся, прочти по ракушкам и камским мальчишкам, рогозу, полыни, по распухшим термометрам, теплым дождям, урагану «Катрин», по трепещущим пальчикам новорожденной богини, над которой склонился провинциальный роддом номер три. Разгадай этот код, неопознанный номер, чужую отмычку, нежной примулой с неба скатившийся ключик Петров. Оставайся вопросом и не превращайся в привычку, за ответом наверх постучи, когда будешь готов.
* Горячей патокой тянись, мой долгожданный, пряный август! Пусть запыхавшийся связист на линии замерит градус.
Меня прочтя по проводам, он смотрит в небо, тычет пальчик. Там, по невидимым волнам, несется мой сигнал незрячий.
Мальцу мой каверзный вопрос пусть пальцы обожжет металлом. Пускай свой конопатый нос он не сует, куда попало.
Канал придуман для двоих, и опыт скважины замочной связисту вреден. Только стих ему доверен, как подстрочник.
Владея высшим из искусств, мне жизнь дает уроки веры. Я разговаривать учусь на языке ионосферы.
Меню сайта