На том «вторнике», когда было прочитано стихотворение «Жёлтый подсолнух…», Злата верно отметила лаконичность языка присущую Лере. Причём это характерно, пожалуй, для всех её писательских опытов. Достоинство это, Чеховым освящённое («Краткость – с.т.»), тем не менее, в Лерином случае должно быть подвергнуто сомнению.
Да, действительно, на фоне разнообразных многословных текстов, выдаваемых за стихи (а таких нам довелось услышать немало), краткострочие, речевая скупость смотрятся выигрышно. Даже в сравнении с опубликованным стихотворением «Яхве, Яхве! Прости меня ночью…» Тёмы Солтомурадова, даже, кстати, в сравнении с избыточностью стихов Димы Русина или Юли Зольниковой. Но вот моё но:
Дело в том, что понравившаяся Злате (и мне) речевая недостаточность так и остаётся недостаточностью. Она, по-видимому, не есть сознательное стилевое решение, а показатель языковой бедности автора. Причём бедность эта – синтаксическая. Почти всегда Лера предпочитает предложение в 2-3, иногда в одно слово. И здесь не важно, что она не ставит точек, точки прочитываются. Вполне понятно, что такое говорение нельзя назвать ошибочным или неправильным, оно обусловлено тем способом и манерой мышления, которыми владеет Лера.
Стихи Леры (и «Жёлтый подсолнух…») описательны, даже скорее «назывательны» (номинативны). Автор называет картинки, предстающие в воображении:
жёлтый подсолнух, детская больница, разбитое окно, кривые надписи, ободранные стены, ржавчина, пыль
Из 10 строчек стихотворения шесть отданы именно называнию. Две строчки «Выпрыгнул кто-то // К Солнцу>…» - действие, причём действие предполагаемое, оно произошло «за кадром». Субъект этого действия отсутствует, даже не назван («кто-то»). И ещё две строчки – реакция лирического героя, чувства вызванные увиденным: «Во мне пробуждают лишь жалость // К детям…» Причём действие лирического героя пассивно, оно пробуждается внешними причинами, но не исходит от него самого.
Как мне кажется, один из основных мотивов Лериного творчества – тоска по действию, и вызванная этой тоской зависть-любовь к герою, способному к подвижению. Отсутствующий «кто-то» выпрыгнул к Солнцу, не удовлетворившись подсолнуховым существованием в детской больнице, не поверив в «Жёлтый подсолнух» (=солнце) на ободранной стене. От несвободы обманного, искусственного, замкнутого больничного существования - к Солнцу. И прыжок из окна (часто встречающийся и в других стихах Леры, вообще характерный образ для юности) – отказ от поддельной реальности жёлтой серости обыденного. Причём отказ романтически отождествляющий смерть с воспарением к свету.
Образ смерти для Леры – это образ избавления, освобождения. Вот, например, ещё одно её стихотворение:

я...тихо....на носочках..
подойду…к окну...
к окну..66 этажа...
не посмотрев вниз..
перелезу...
и полечу...
Сердца разрыв ...
Душу отпустит...

Именно поэтому Лера и в жизни часто играет в «заигрывание со смертью» (тавтология здесь мною осознанна). Образы ада, вампиризма, крови часто встречаются в её текстах, но именно как игра. Сама же смерть – освобождение от статичности, от неподвижности (в первую очередь духовной) – серьёзна.
Хочу напомнить вам второе стихотворение, прочитанное вместе с «Жёлтым подсолнухом…» на прошедшем «вторнике»:

Грязь,
В углу
комнаты
С белыми стенами!
Неспособное встать
Моё «Я»
Сидит
Безжизненно.
В окно заглянуть…
Безвозможное.
Безногое,
жуткое,
мрачное…
Сидит и печалится,
О мечтах позабывшее.
А за окном падает снег…

О каких мечтах идёт речь, о чём позабыл лирический герой – моё «Я»?
«В окно заглянуть… // Безвозможное».
А окно неразрывно связано с прыжком к Солнцу! И снова, с особой силой здесь звучит мотив тоски по способности к действию, к принятию решения, моё «Я»: неспособное встать, безжизненное, безвозможное, безногое, позабывшее. И как высший судья «за окном падает снег…» Снег очень часто связан в русской поэзии с темой смерти, забвения и, одновременно, обновления и божественного знака. Вспомним хотя бы часто цитируемое мной «На тускнеющие шпили…» В. Ходасевича. Или «Сегодня умер Бог» Ю. Лореса, «Снег» Г. Айги. Важен образ снега и для меня (см. «Мне нужен дом простой земной любви…»). Снег – это обновление через смерть, посланное с неба.
И, кстати, кажется в этом стихотворении снег несёт именно светлую, радостный итог, «положительную» программу. Во всяком случае, намекает на потенциальное разрешение проблемы бездействия. Ведь, несмотря на бездеятельную тоску, мрачность, безжизненность, снег всё равно падает, как дар, как неотменимое пришествие красоты.

Вернёмся к «подсолнуху».
Отмечу, что сначала я хотел написать о том, что стихотворение дробно, распадается на две части: 1. прыжок к солнцу; 2. жалость к детям. Причём части, казалось, мало связаны, кроме противопоставления свободного (но мёртвого!) «кото-то», несвободным, вызывающим жалость детям. Однако ощущение раздробленности вызвано, прежде всего, неясной строчкой «Те кривые надписи…», что за кривые надписи читателю остаётся непонятно, ему неоткуда это узнать, поэтому вторая часть текста воспринимается на инерции недоумения, отдельно от второй. Это досадная ошибка возникает как раз из-за необходимости краткости, невозможности вставить в ритм лишнее слово. И этот ритм рушить никак нельзя, на нём держится динамичная эмоциональность Лериной лирики. Значит нужно искать другие слова. Потому что задуманная композиция стихотворения на поверку оказывается очень гармоничной. И даже жалость именно к детям, насильно – собственной болезнью и невниманием взрослых – втиснутых в уродливое пространство, именно эта жалость особенно пронзительна для знающего о возможности прыжка к Солнцу.
Особую силу стихотворение приобретает благодаря открытой публицистичности. Автор призналась, что стихи отчасти инициированы именно рассказом о бедственном положении во 2 детской больнице.

Ещё раз перечислю основные черты стихотворения Леры «Жёлтый подсолнух…»:
1. Лаконичность, обусловленная особым типом мышления. Краткость на грани бедности, прекрасная скупость от нужды.
2. Номинативность предложений, редкость глаголов. Это связано с основным мотивом Лериного творчества: тоской по духовному действию, духовному прорыву («прыжку к Солнцу»).
3. Смерть выступает как освободительница, как единственный достойный выход.
4. Неясна степень активности автора/повествователя, его готовности к обозначенному духовному движению, к активной, а не инициированной другими, жалости.