Леонов Сегодня около станции метро «Аль-Акса» я увидел актера Евгения Леонова. Он шёл вверх по эскалатору, пересчитывал ступеньки беззвучно, сбивался и всё начинал заново. Я помню, в жёлтых газетах писали, что Леонов готовится к роли Ника Кейва в байопике по мотивам романа «Дурное семя», а ещё писали, что он перенёс операцию, и дома у него какие-то нереальные проблемы. И вот, под золочёным сводом станции он сизифом катает слова по ступенькам, может быть это такое упражнение у актёров, я не знаю, но что-то подсказывает мне, что-то внутри тревожное и липкое, что до конца света остаётся одна единственная ошибка, и эту ошибку явно совершу именно я, выйдя не на той станции, ошибившись дверью. Проезжая мимо актёра, я молча скрестил пальцы, выло-дёргалось зверьё металлическое в тоннелях, кружилась голова, глаза сами закрывались, а ноги куда-то несли, как это и бывает с похмелья.
* Это объясняет тоску по многим ушедшим. Бесчеловечная осень, время — поздний вечер, в аэродинамической трубе перехода стало плохо мне, сползаю по плитке на пол, рядом дышит собака, не моя, чья-то чужая, но добрая-добрая. От перехода сто тысяч километров до входа в мой подъезд. Я — рекламная акция, осталось картонку на шею повесить: «Так будет с каждым, кто меня бесит». А снизу подпись на картонке: «Ваше грёбаное сердце». Тем временем сержант милиции тащит меня по ступенькам к тяжелому небу, которое каплями долбит крышу города, и тихо, еле слышно заползает город пальцами мне в бороду, а сержант бесконечно долго набирает «скорую». Она (я знаю это), очень торопится, поскальзываясь на первом льду, запинаясь о бордюры и люки, а я лежу на седой траве, мне хорошо, тепло, весело, сержант говорит о грядущей зиме, как о чём-то охуительном, а я ему верю, мне простительно, мне очень хочется верить во всё вот это.
поедем? Этот мир оправдывает только штопор — думает Фёдор. Только весна — думает Мария. Роза думает — жара. Жара, плавится лёд, бокалы, кипарисы, прошла голова, больше не болит ничего — думает Павел, но он уже умер. Только отрывные талоны оправдывают всё это, думает засыпающая женщина в огромном платке. Мне платок кажется очень душным, колючим и неуместным здесь, в точке крайнего отчаяния. Мы едем, качаемся, на поворотах, как и предсказывал Ньютон, наклоняемся, словно кланяемся неизвестному нам богу. По-моему этого уже достаточно для полного оправдания.